Однажды дети пришли из школы очень встревоженные. Все мальчики и девочки, включая Лену, помчались в сад. Они, чуть не сбив с ног мать, которая как раз откатывала инвалидную коляску Адели в тенистое место, закричали наперебой:
     – О, мама, сегодня случилось что-то ужасное!
     – Представь, мама, Хильдегард…
     – Ах, Гарри, пусть Роланд расскажет!
     – Тётя, тётя, представьте, барышня Мяги зачеркнула перевод французского языка Хильдегард и…– Лена не могла из-за всхлипывания дальше говорить.
     У Ханса тоже были слёзы на глазах. Роланд снова воскликнул в гневе:
     – Это ранее неслыханно, мама, ранее неслыханно!
     Бедная госпожа докторша закрыла уши и спросила, ища помощи:
     – Где же Роберт и Карл?
     – Карл пошёл к одному другу, а Роберт стоит там, сзади, возле Адели, – ответил Виктор. – Если ты хочешь, мама, я расскажу тебе всё.
     Другие дети начали вновь перебивать, но мать велела им успокоиться, желая, чтобы Виктор, который был наиболее разумный, мог всё рассказать.
     – В понедельник шестой класс должен был сдать переводы по французскому языку, – начал Виктор.– Ты ведь знаешь, мама, что французский язык – единственный предмет, который Хильдегард знает не очень хорошо. И ты можешь, конечно, представить, как удивлена была барышня Мяги, когда увидела, что в переводе Хильдегард, который обычно изобиловал ошибками, на этот раз была всего одна ошибка в последнем предложении. Она вообще не поверила, что Хильдегард сама сделала свой перевод, и поэтому просто зачеркнула его перед всем классом.
     – О, эта барышня Мяги! – воскликнул Роланд сердито.
     – Но кто же делал перевод? – пыталась расследовать оглушённая шумом мать.
     – Говорят, что она переписала у Эльзы – лучшей ученицы класса, – жаловалась Лена.
     – Переводы Эльзы всегда самые лучшие, – пояснил Виктор, – и работа Хильдегард выглядит как раз так, будто она точно исправлена по переводу Эльзы. Покажи же свою тетрадь, Хильдегард, чтобы и мать видела! Посмотри, тут в последнем предложении одна ошибка, и у Эльзы была ошибка именно в этом месте.
     – Виктор, ты говоришь так, как будто веришь, что барышня Мяги права, – сказал Роланд.
     – Ну, во всяком случае, факты говорят за это, – промолвил Роберт холодно.
     – Что? – закричал Роланд с пунцовым лицом и налетел на брата, как рысь. – Ты осмеливаешься это сказать? Ты…
     Он начал бить Роберта кулаками и был так объят гневом, что не слышал ни одного наставления. Роберт, который, естественно, превосходил его силой, спокойно дал ему некоторое время действовать. Потом вдруг схватил его обе руки и сжал их так крепко, что тот совсем не мог ими двигать. Это раздражило Роланда ещё сильнее, он старался вырваться, но ему не удавалось, и тогда он плюнул брату в лицо. В ту же минуту Роберт отпустил его и ушёл в свою комнату. Остальные последовали за ним. Хильдегард вопросительно посмотрела на Роланда и также ушла.
     Тогда раздражённый мальчик вдруг опомнился. Он помчался к Адели, бросился на землю рядом с её коляской и спрятал лицо в траву. Всё его тело дрожало. Он вырывал дёрн и, отбрасывая его далеко в сторону, глухо стонал.
     – Успокойся, Роланд, что с тобой? – спросила Адель испуганно.
     – Ох, Адель, что я наделал! – жалобно сказал мальчик. – Ох, всему конец!
     – Почему конец? Встань, Роланд.
     – Потому, что я плюнул в лицо Роберту. Нет, такого мальчика не примет Иисус, это я твёрдо знаю!
     – Но, Роланд, я всё-таки верю, что Он примет, – сказала Адель. – В Библии ведь говорится, что Он как раз и пришёл для плохих людей. Карл и Хильдегард тоже часто об этом говорят.
     – Да, но не для таких отвратительных мальчиков, как я, – сказал Роланд с отчаянием.
     Адель открыла свою маленькую Библию:
     – Приходящего ко Мне не изгоню вон, – прочитала она. – Смотри, здесь не делается никакой разницы. Только единственное условие: придти к Нему.
     У Адели было странное чувство: теперь она, так долго стоявшая в стороне от Бога, должна была стать руководительницей этому ребёнку.
     Роланд поднял голову и думал об этом библейском тексте.
     – Ах, Адель, помоги мне придти к Иисусу, – попросил он.
     Адель некоторое время молчала, потом сказала робко:
     – Ты должен непременно просить у Христа прощения, Роланд!
     Роланд сложил руки и со слезами воскликнул:
     – О, Господь Иисус, прости мне, что я такой плохой мальчик! Прости, что я оскорбил Роберта! Я, действительно, не хочу быть таким, я хочу тоже принадлежать Тебе! Можешь ли Ты меня ещё принять? Прошу Тебя, прими меня и сделай добрым! Очисти и измени моё сердце!..
     После продолжительного времени покаяния вдруг наступила тишина. Мальчиком овладел чудный мир, раздражение утихло, он стоял на коленях совсем тихо. Наконец, Адель услышала, что он глубоко и спокойно дышал, как во сне. У неё самой непрестанно текли слёзы по лицу...

                         * * *

     – Папа, – сказал Карл, быстро постучав и войдя в комнату отца. – Мог бы ты на минуту зайти к Адели? Я думаю, она сейчас нуждается в тебе.
     – Что случилось? – спросил доктор, быстро закрывая свою книгу и снимая очки.
     – Она пришла к Господу, отец. Я нашёл её очень взволнованной и помог ей вернуться в комнату. Она была очень несчастная и жаловалась на себя, что она ещё такая эгоистичная и самоправедная. Я так желал бы, чтобы ты, отец, был там. Борьба, безусловно, не длилась тогда так долго, если бы ты помог ей, а не я.
     – Но теперь у неё мир? – спросил врач, поднимаясь по лестнице.
     – Да, отец, но она очень слаба. Я боялся за неё, но не хотел раньше перестать молиться, пока не была достигнута победа, не так ли?
     Доктор пожал руку своего сына:
     – Мой дорогой мальчик, – сказал он и вошёл в комнату Адели…
     Начиная с этого дня, с Адель произошло удивительное изменение как внешне, так и внутренне. Она поправилась, на щеках появился румянец, и суставы окрепли..
Она начала заниматься лёгким рукоделием, её глаза сияли от внутреннего счастья, которое отражалось в каждом слове и деле.
     – Кажется, будто Адель стала новым человеком, – сказала мать. – Вместо того, чтобы быть бременем, она теперь мне в помощь. Ты только посмотрел бы, как она штопает носки мальчиков.
     Доктор согласно кивал головой:
     – Она, действительно, стала новым человеком.

                         * * *
     В то время, как Адель с каждым днём всё больше поправлялась, Хильдегард стала день ото дня ослабевать. Она была дружелюбна к каждому, играла с маленькими, но было видно, что она страдала. Подозрение, которое появилось у других по отношению к ней, давило её тяжким бременем. Она никогда об этом не говорила. Только однажды ответила на вопрос Лены:
     – Я знаю, как появилась у меня эта ошибка. Когда я пришла в школу, у меня не было дописано последнее предложение, так как во время перевода меня позвали в тот момент, когда я должна была дописать его. Поэтому я написала это предложение в классе, и помню, что с большой спешкой спросила его у Эльзы. Я не должна была спрашивать. За это я наказана.
     – А кто сделал остальные исправления, ты не знаешь?
     Хильдегард покачала головой:
     – Я, действительно, не могу догадаться, кто бы это мог быть.
     – Это непременно должен быть кто-то из учеников вашего класса, – сказала Лена. – Я не успокоюсь раньше, пока об этом не узнаю.
     Но её расследования не давали результатов. Всё шло, как и прежде. Хильдегард усердно делала свои уроки, помогала матери в домашних делах, играла с детьми. А вечерами ходила к своим подопечным в мансардную комнату, чтобы с ними читать и петь об Иисусе. Когда дни стали короче, и смеркаться стало раньше, госпожа докторша часто беспокоилась и посылала за ней одного из своих сыновей, каждый из которых охотно выполнял это поручение, даже Роберту это приносило радость.
     – Мальчики, кто сегодня пойдёт за Хильдегард? – спросила однажды мать, входя в комнату.
     – Я! Я! Я! – прозвучало из шести уст сразу, даже Ханс и Гарри были готовы идти.
     – Все вы, конечно, идти не сможете, – сказала мать. – Роберт, пойди сегодня ты! Лиза сказала мне сейчас, что сегодня довольно опасно ходить по улицам, у бастующих рабочих было собрание, и теперь они ходят везде пьяные.
     Роберт тут же вскочил и, схватив в прихожей шапку, помчался так быстро, как только мог, в сторону хорошо знакомой улочки. Тревожное предчувствие гнало его вперёд. На улице ходили пьяные мужчины с грубыми лицами. Одного из них он увидел входящим в дом в конце улицы, к которому он сам спешил. Вдруг это старый Вернер? В сумерках он не мог узнать мужчину. Но им вновь овладело необъяснимое чувство страха, и, словно кем-то подгоняемый, он всё ускорял шаги.
     Когда Роберт достиг дома, мужчины уже не было видно. Затхлый воздух в подъезде пахнул ему в лицо. Он побежал вверх по узкой лестнице, перескакивая через две ступени сразу. Вверху звучала песня:
                    Бесконечно я счастлива, рада,
                    Что дитя я Царя, что я Царская дочь!
     Это пела Хильдегард!
     Роберт летел по ступеням вверх…
     Тут он услышал другой голос, говорящий:
     – Я хотела бы тоже быть царским дитём, но…
     Последние слова заглушили страшные ругательства, которые вслед за этим раздались за дверью. Роберт вошёл как раз в тот момент, когда старый пьяница в припадке дикой ярости швырнул в свою дочь скамейку. Раздался крик, но не его дочь, а Хильдегард, потеряв сознание, упала на пол.
     В следующий миг Роберт кулаком оттолкнул пьяницу в сторону и, полный отчаяния, склонился над Хильдегард. Обвязав носовым платком окровавленную руку, и положив её голову на свои колени, он прошептал:
     – Ты должна жить, ты должна жить…
     Но глаза Хильдегард оставались закрытыми. Тогда Роберт, обратив своё смертельно бледное лицо к старику, сказал беззвучным голосом:
     – Что вы сделали? Посмотрите, что вы совершили!
     Старик внезапно отрезвел:
     – Этого я не хотел… – пробормотал он. – Я хотел ударить Марию…
     – Да, она защитила меня, она умрёт за меня, – стонала бедная девочка и бросилась рядом с Хильдегард на пол, покрывая её руки поцелуями. – Ах, зачем она загородила меня?
     – Дайте воды, – попросил Роберт.
     Но девочка, в немом отчаянии, ничего не слышала. Роберту ничего не оставалось, как нести окровавленную Хильдегард скорее домой. Осторожно подняв её на руки, он пошёл по направлению к двери, которую старик механически открыл. Медленно спустившись вниз по лестнице с драгоценной ношей, он заторопился как можно быстрее в сторону дома. К счастью, дорога не была слишком длинная и ноша – не такая тяжёлая, ибо Хильдегард стала в последнее время такая худая и лёгкая, что Роберт не чувствовал усталости до тех пор, пока не положил девочку в комнате отца на кушетку. После этого он свалился с ног... Хильдегард была без сознания.
     Это был день, полный опасности и страха, который никогда не изгладится из памяти ни одного человека в доме доктора. Какой испуганной выглядела мать, как плакали Ханс и Гарри!.. Лиза и Адель старались освободить сломанную руку от одежды, в то время как мать устраивала для раненой постель, а Карл – правая рука отца в несчастных случаях – приготавливал для перевязки нужные материалы.
     Роланд побежал к Лене. Виктор поспешил за отцом, чтобы позвать его из больницы, где он обычно в это время находился. И уже через короткое время доктор стоял у кровати больной, которая всё ещё была без сознания. Он делал всё, что только мог, чтобы привести её в чувство. Осмотр разбитой руки вызвал жгучую боль, которая и пробудила сознание. С глубоким стоном Хильдегард открыла глаза. Доктор выслал из комнаты всех присутствующих и осторожно перевязал повреждённую руку.
     При этом больная снова потеряла сознание. Роланд и Лена, стоявшие за дверьми и прислушивавшиеся к каждому шороху, чувствовали почти ужас от смертельной тишины, которая царила в комнате.
     – Она не умерла? – прошептали они со страхом, когда мать вышла.
     – Нет, дети, она жива, – ответила мать, с особенной нежностью обнимая и целуя детей.
     Она пошла, чтобы и другим сообщить радостную весть. А Лена и Роланд упали друг другу на шею и ликовали:
     – Наша Хильдегард жива! Хильдегард поправится!
     Да, она была жива, но её жизнь висела на волоске. Вскоре её глаза открылись, и прежняя улыбка вновь появилась на её милом личике. Но слабость была крайне велика. Разговаривать и даже дышать было ей тяжело, и каждое движение причиняло сильные боли. Казалось, будто в верхней части тела не было ни одного места, где не было бы боли.
     – Ничего, – утешала она Лену, когда та очень плакала, видя сильные боли, которые её любимая подруга должна была переносить. – Я могу всё же их терпеть, Лена, действительно, могу.
     Доктор ходил с очень серьёзным лицом и однажды привёл с собой другого доктора. Вместе они провели основательный осмотр больной, и, когда потом в столовой совещались, Роланд, лазивший по решётке веранды, услышал:
     – Я думаю, вы правы, руку уже спасти невозможно. И чем раньше мы её отнимем, тем будет лучше, – сказал приглашённый врач.
     – Она приняла на себя всю силу удара, – сказал отец печально. – И что ещё хуже: не только рука повреждена, но и грудная клетка. Три ребра сломаны, и правое лёгкое так придавлено, что совсем не работает. Даже левая сторона пострадала от удара. Так что сердце и лёгкие уже не работают нормально.
     Однако, Роланд всего этого не слышал. Уже после первых слов доктора он помчался в комнату больной, где, бодрствуя у постели Хильдегард, сидела Адель, и воскликнул испуганно:
     – Хильдегард! Хильдегард! Чужой врач хочет тебе руку отрезать. О, как это страшно!
     Кровь прилила к бледным щекам больной, безмерный страх отразился в её широко открытых глазах. Адель, забыв от испуга свой паралич и слабость, потянула к себе Роланда и, поспешив с ним к двери, воскликнула:
     – Дядя, дядя, приди скорее!
     Тот, сразу явившись на зов, подошёл к постели Хильдегард и успокаивающе положил свою прохладную руку на её пылающий лоб. Она испуганно смотрела на него.
     – Ты не разрешишь этого? Прошу тебя, обещай мне, что ты не разрешишь это, – умоляла она. – Не разрешай чужому доктору подходить ко мне. Он не смеет коснуться меня. Ты останешься со мной, не так ли? Ты не разрешишь, чтобы он отрезал мне руку?
     Доктор присел рядом с ней и взял её за руку.
     – А теперь успокойся! – сказал он дружелюбно. – Я останусь с тобой, и без моей воли ничего не случится.
     Он сидел рядом и тихо гладил её здоровую руку. Постепенно волнение утихло, и она стала более спокойная.
     – Это же ужасно потерять правую руку! Подумайте, я ведь никогда не смогу больше ничего делать!
     – Может быть, у Господа для тебя есть какая-нибудь другая работа, чем ручная, – сказал сердечно доктор, – мы ведь не хотим отказываться делать то, что Он от нас требует, не так ли?
     В глаза Хильдегард вернулся страх.
     – Что же Он тогда требует от меня?- прошептала она, задыхаясь.
     – Тебе не стоит бояться, дитя моего сердца, – сказал доктор с любовью. – Ты же знаешь, что Его задания всегда славны. Потребовал ли Иисус когда-либо от тебя что-то плохое?
     Хильдегард улыбнулась.
     – Нет, никогда, – сказала она..

     – Ну вот, Он и не может этого сделать. Даже тогда, когда Господь от тебя требует, чтобы ты подарила Ему свою правую руку, я верю, что у Него при этом чудный план…
     – Какой? – спросила Хильдегард чуть слышно.
     – Я верю, что Иисус хочет видеть, насколько ты Его любишь, и Он хочет, чтобы и другие это видели. Ты ведь знаешь, что этого недостаточно, если мы только говорим: «Я люблю Бога». Необходимо доказать это на деле.
     Хильдегард лежала совсем тихо, закрыв глаза. Доктору показалось, будто она старалась сложить руки, тогда он стал на колени у её кровати и просил Господа, чтобы Он дал Своей маленькой ученице силу и твёрдость быть послушной Его воле. Когда он закончил, то услышал слова Хильдегард:
     – Господь Иисус, я благодарю Тебя, что Ты дал мне силы показать, насколько я люблю тебя!
     Когда доктор встал с колен и посмотрел на Хильдегард, то на её лице больше не было страха, и только в её карих глазах стояли слёзы. Доктор поцеловал её лоб и сказал:
     – Итак, сегодня после обеда мы позволим отнять свою руку?
     Хильдегард спросила:
     – Но ты сам, дядя, сделаешь это?
     – Непременно, – обещал он, – никому другому я не разрешу коснуться своего дитяти.
     Они оба замолчали, и Хильдегард скоро погрузилась в спокойную дремоту. Вдруг откуда-то послышалось сильное всхлипывание, и когда доктор посмотрел вокруг, то увидел в углу фигуру мальчика, который, нагнувшись около стола и закрыв лицо руками, весь содрогался от порывистого плача.
     – Роберт, – сказал доктор. И ещё раз, склонив колени, просил Бога:
     – Господи, спаси моего сына!

                         * * *
     Операция прошла хорошо. Больной член, который был опасен всему телу, был устранён, и состояние маленькой больной не ухудшилось. Но была ли она вне опасности? Взрослые спрашивали себя об этом по несколько раз в день. Когда они слышали её тяжёлое дыхание и чувствовали её слабый, нерегулярный пульс, то понимали, что жизнь их любимицы висит на крайне тонкой нити. Даже детям казалось невероятным, что она ещё сможет когда-нибудь поправиться и бегать вокруг, как и другие дети.
     Силы заметно уменьшались, а боли часто были так велики, что, несмотря на все усилия, бедное дитя не могло удержаться от вскриков. Когда приступы боли проходили, она тихо лежала, сердечно улыбаясь каждому, и благодарила за малейшее оказание помощи. Она была, как и раньше, солнечным лучиком в доме. Строгое предупреждение, чтобы жители дома были у неё только по одиночке, скоро забылось. Даже маленьких детей теперь часто пускали к ней, так как казалось, что ничто внешнее не причиняло ей беспокойства; наоборот, общение с ближними радовало её, так как у неё всегда было открытое и отзывчивое сердце к горю других. Если когда-либо что-то её и беспокоило, то это были внутренние причины.
     – Мне очень жаль, что я иногда вскрикиваю, – сказала она однажды Карлу и Роберту, которые пришли в её комнату делать уроки. – Я знаю, что это вам больно слышать, и не хотела бы этого делать, но не могу удержаться.
     – Не говори так, Хильдегард, – сказал Роберт.– Ты храбрейшая девочка на свете, ты – героиня!
     Хильдегард серьёзно посмотрела на него:
     – Ах, нет, Роберт, никакая я не героиня. Подумай только про ту работу с переводом. О, как мало храбрости в этом случае я проявила! Мне просто стыдно, что я из-за этого впала в такое сильное уныние.
     – Но ведь, действительно, неприятно быть обманщицей в глазах учеников и учителей, – воскликнул Роберт.
     – Да, это нехорошо, – согласилась Хильдегард, – и прошло долгое время, пока я поняла, что это в глазах Бога, всё-таки, очень незначительное дело. Много раз я повторяла себе стих: «О, чтоб у нас всё маленькое стало маленьким, а великое казалось бы великим». И, наконец, я поняла. Ведь это не может мне на небе повредить – считали ли меня здесь, на земле, обманщицей или нет.
     – О чём ты, собственно, говоришь? – спросил Карл, который обо всей этой истории с переводом ничего не знал.
     Роберт рассказал ему всё. Карл слушал с возрастающим страхом.
     – Что я сделал! – воскликнул он, наконец. – Хильдегард, можешь ли ты мне простить? Во всём этом несчастье виноват я.
     – Ты? – спросила девочка с радостной улыбкой. – О, Карл, как я рада!
     – Но как много ты должна была страдать! – сказал он печально. – Я ещё хорошо помню, как Гарри тебя позвал к этой странной девочке, Марии Вернер. В это время я как раз вошел в беседку, где ты оставила свою тетрадку французского языка. Когда я увидел в переводе ошибки, то невольно исправил их, не думая, какие мучения я тебе через это причинил. Прости мне, Хильдегард!
     Девочка смотрела на него сияющими глазами:
     – О, Карл, я благодарю тебя от сердца. Теперь никто больше не думает, что я хотела обманывать. Я так счастлива!
     Благодарно и радостно протянула она Карлу руку, но при том сдвинулась со своего удобного положения и с криком от боли упала обратно в подушки. Карл наклонился над ней и ловко посадил её в правильное положение. Пока он это делал, Роберт исчез из комнаты.
     – Бедный Роберт, – сказал Карл. – Я думаю, он переживает внутренне тяжёлые времена, и сочувствую ему.
     – Он выглядит очень несчастным, – сказала Хильдегард задумчиво. – Мы должны за него молиться, не так ли?
     Карл кивнул головой. Через некоторое время он сказал:
     – Ты знаешь, Хильдегард, какое изменение совершилось с Леной?
     – Лена всегда теперь очень мила, – ответила девочка тепло.
     – Да, но ты не видела её вместе с её отцом! Любовь Лены к отцу теперь безгранична, и она проявляет её во всяком подходящем случае. Отец недавно спросил у неё, что с ней случилось, что она стала совсем другая, чем была прежде. И она ответила: «Это происходит оттого, что я хотела бы быть Царским дитём». И тогда она рассказала отцу о Царе Иисусе. И подумай только – теперь они вместе читают Библию! Отец Лены часто приходит к нам и беседует с нашим отцом.
     В это мгновение в комнату вошёл доктор.
     – Что делает моё милое дитя? – спросил он дружелюбно, садясь у кровати Хильдегард. Девочка, с благодарностью глядя на него, заметила, что дядя был чем-то взволнован.
     – Что-нибудь случилось? – спросила Хильдегард боязливо.
     – Да, – сказал доктор радостно, – совершилось великое чудо, славное чудо от Бога.
     Он вытащил из кармана книгу в голубой обложке, немного полистал её и положил открытой на одеяло Хильдегард.
     – Это посылает тебе Роберт, – сказал доктор. – Это твой песенник, с которым он в последнее время много занимается. Роберт подчеркнул здесь некоторые стихи и просит, чтобы ты их прочла.
     Хильдегард читала:
               Я отказалась от себя,
               От своей воли тоже.
               Всё в руки Божьи предала,
               Он мною руководит.
               Бог сдвинул с трона моё «я»,
               И власть в Иисусовых руках.
               Хоть искуситель и силён,
               Он силой Божьей побеждён!
     Нежный румянец появился во время чтения на впалых щеках Хильдегард, и слёзы невольно потекли из её глаз.
     – О, дядя, как это прекрасно! – сказала она, глядя вверх, и в её голосе слышалось ликование.
     Вечером доктор рассказал своей супруге, как всё случилось:
     – Роберт уже долго боролся, с тех пор, как Хильдегард пришла в наш дом. Сначала она проявляла на него чудное влияние. Он довольно скоро понял, что Хильдегард на правильном пути, а он – нет, но его гордость не позволяла ему в этом признаться. Роберт боролся против истины так долго, как только мог. Но сегодня он больше не выдержал. Я никогда не видел его таким разбитым. Думаю, что последней каплей, которая расплавила его жестокое сердце, послужило смирение Хильдегард, которую он хотел считать обманщицей и лицемеркой. Видя, с каким терпением переносила она ложное обвинение, он, наконец, воскликнул: «Я самый убогий человек во всём мире. О, папа, что я должен делать?» Только после длительной и упорной борьбы сын решил всё бремя грехов сложить у подножья креста Иисуса и дать Ему себя омыть.
     – Как хорошо, что он в своей беде пришёл сразу к тебе, – сказала супруга с чувством благодарности.
     – Он уже достаточно долго боролся один, но теперь он – милое Божье дитя. Роберт со всей серьёзностью отдаёт свою волю на смерть, мы должны теперь ему помогать и быть на страже.
     Через некоторое время мать спросила:
     – Чего этот старый Вернер от тебя хотел?
     – Ах, этот бедный человек очень хотел видеть Хильдегард. Он так потрясён несчастьем, которое причинил ей, что совсем разбит. Я разрешил ему через дверь взглянуть на Хильдегард. Чудный мир, который исходит из сущности девочки, произвёл на него глубокое впечатление. Я надеюсь, что он никогда больше не выпьет и капли водки.
     – Я так же в эти дни кое-чему научилась, – сказала мать через некоторое время. – Я много думала об одной из любимых песен Хильдегард:
               Будем мы сиять огоньком свечи
               В этом тёмном мире, словно светочи.
               Для людей заблудших свет Христа несём,
               Исполняя волю Господа во всём!
     Это было неправильно с моей стороны, что я всегда оправдывала себя нехваткой времени. Весь этот период, когда Хильдегард жила в нашем доме, она показывала, что и в работе мы должны сердцем быть с Господом. И теперь я никогда не скажу, что у меня нет времени для того, чтобы направлять своих детей к Богу..

                         * * *

     Медленно проходили дни. Каждый отдельно унёс с собой что-то из жизненной силы Хильдегард.
     Озабоченно вглядывалась мать и Адель в тонкую синюю сетку сосудов на висках Хильдегард, а отец со страхом часто слушал тяжёлое дыхание лёгкого.
     – Я почти могу видеть сквозь твою руку, Хильдегард, – сказал Ханс, держа её тонкую руку против света. – Отчего это так?
     – Я пойду скоро к Спасителю, – сказала она, улыбаясь.
     – На небо? – спросил мальчик удивлённо. – Ты радуешься этому?
     Лицо Хильдегард просияло.
     – Да, очень, – сказала она. – Наверно это уже будет скоро, – добавила она, будто в утешение себе.
     Да, все видели, что быстрыми шагами приближался конец – вернее начало, ибо казалось, будто Хильдегард стояла перед чем-то новым, великим и славным. Она не говорила об этом много, но это было заметно во всей её сущности. Говорить стало ей тяжело, но всё же она охотно слушала, когда другие говорили, и особенно счастлива была тогда, когда ей читали из Библии или пели какую-нибудь её любимую песню.
     – Спойте мне ещё раз песню про Царское дитя, – попросила она однажды вечером, после того, как весь день тихо лежала.
     – Ты сегодня пойдёшь к дорогому Спасителю? – спросил маленький Вальтер.
     – Может быть, – ответила Хильдегард, гладя его ручку.
     – Неси Ему от меня привет, – сказал он и при этом сунул две осенние астры в прозрачную руку девочки.
     Хильдегард улыбнулась и стала с восторгом прислушиваться к своей милой старой песне, которую с трепещущими сердцами пели окружающие:
                    Дом разрушится этот земной мой,
                    Не страшусь я часа того.
                    Лучший дом ожидает на небе,
                    Царь Отец мой – во веки веков!
                    Бесконечно я счастлива, рада,
                    Что дитя я Царя, что я Царская дочь!
     Глаза Хильдегард засияли…
     – Да, я Царское дитя! – шептали её бледные губы. Вдруг она глубоко вздохнула, и освобождённый дух скрылся в Вечном Доме, у своего Отца – Царя Неба и земли.
                         Аминь.

<<< К предыдущему       [ К оглавлению ]       К следующему>>>