 У двери, ведущей в сад доктора, появился упитанный, приблизительно одиннадцатилетний, мальчик. Он остановился на верхней ступеньке узкой лестницы и начал спокойно рассматривать алый вечерний закат. Его появление было будто условным сигналом: в эту самую минуту на увитой вьющимися растениями веранде виллы, стоящей напротив, мелькнуло светлое летнее платьице. Навстречу мальчику выбежала невысокого роста девочка, которая направилась по широкой тропинке ухоженного сада по направлению к невысокой изгороди, отделяющей сад профессора от сада доктора.
– Виктор! Виктор! – воскликнула она ещё издали.
Мальчик не двинулся с места, только спокойно повернул своё румяное лицо к взволнованной девочке.
– Иди же сюда и расскажи, что происходит сегодня у вас в доме? – воскликнула она, жестикулируя руками.
Мальчик медленно побрёл к зовущей его девочке.
– Почему ты так задумчив? – спросила она. – Скажи мне.
– Мы приняли к себе девочку, – сказал Виктор равнодушно.
– Вы приняли девочку? Ой! А как она выглядит?
– Какая ты любопытная, Лена! Выглядит обыкновенно, как все девочки.
– А как её зовут? – спросила она.
– Её зовут Хильдегард, – ответил мальчик. – Вчера папа ездил на станцию встречать её, и когда он снял её с телеги, то поцеловал и сказал: «Бог да благословит твоё вхождение в наш дом, дитя моё». Я думаю, это понравилось Хильдегард, потому что она так трогательно смотрела на отца, как будто хотела сказать: «благодарю», и тогда она поцеловала его руку.
Лена некоторое время молчала, задумчиво глядя на заходящее солнце.
– Я очень хотела бы её увидеть, – промолвила она, наконец.
– Тогда слезай с изгороди, и идём со мной, – предложил Виктор.
– Я не могу. Ты ведь знаешь, что отец строго приказал мне быть дома, когда нужно идти кушать. А завтра утром мы поедем на два дня в деревню, к старым тётям отца, так что я долго не смогу увидеть вашу Хильдегард.
– Ну, тогда спокойной ночи, – сказал мальчик, и после этих слов медленно побрёл к дому.
– Спокойной ночи! – воскликнула девочка ему вслед, глядя с тоской по направлению жилища доктора.
Вдруг из виллы профессора прозвучал звонок, и тут же Лена повернулась и побежала домой. Бесконечно долгим казалось Лене время, которое отец проводил утром за кофе после возвращения их из небольшой поездки. Ей не терпелось поскорей увидеть Хильдегард, но встать из-за стола раньше отца она не смела. Этим утром, стоя у изгороди, она наблюдала, как Лиза, служанка доктора, кормила курей.
– Доброе утро, Лиза! – воскликнула она.
Лиза подошла к ней и рассказала об этой чудесной девочке.
Она была сиротой, не имела ни отца, ни матери, и поэтому добрый доктор принял её в свой дом. Отец Хильдегард был тоже врачом и самым лучшим другом господина доктора. Он уже давно умер, а теперь умерла и мать Хильдегард. Она осталась совершенно одна на белом свете… Лиза вытерла слёзы с глаз.
 При этом Лена подумала: «У меня никогда не было матери. Сколько я себя помню, мы всегда с отцом ходили по воскресеньям на её могилку. Но я не думаю, что дети бывают менее одинокими на свете, если они даже имеют отца.
Вдруг зашуршала газета; последний глоток кофе был выпит.
– Можно мне идти, папа? – спросила Лена, уже почти выйдя из-за стола.
Серьёзный взор профессора с грустью остановился на взволнованном личике Лены. Он согласно кивнул головой, встал из-за стола и с тихим вздохом остановился перед картиной, на которой во весь рост была изображена необыкновенно милая женщина. С глубокой тоской смотрел он на неё. Тем временем Лена улетела, как освобождённая из клетки птичка.
– Ты здесь? – воскликнул Виктор, ожидавший её у изгороди.
Рядом с ним стоял мальчик, немного больше его, по-видимому, его
брат. Как только он заметил Лену, сразу бросился к ней, чтобы помочь перелезть ей через изгородь.
– Идём, идём! – сказал он, – пойдём скорее, посмотришь на Хильдегард!
– О, благодарю, Роланд! Правда, что она тебе тоже дорога, эта новая Хильдегард? – спросила Лена, быстро перелезая через изгородь.
– Ещё как! – восторженно воскликнул Роланд. – Лена, идём быстро, если мы посмотрим на веранде в кухонное окно, то увидим, как она моет посуду после завтрака и, притом, присматривает за Вальтером. И ещё я тебе скажу: она отнимает всю работу у матери и прекрасно делает её сама. Они были уже на веранде, как вдруг все, как по команде, остановились, прислушиваясь. Как раз в это самое мгновение девочка начала петь песню своим мягким серебристым голосом:
Мой Отец самый сильный на свете,
В бесконечном блаженстве живёт.
Царства мира во всей Его власти,
Так же золото и серебро.
Бесконечно я счастлива, рада,
Что дитя я Царя, что я Царская дочь.
– Её отец царь? – тихо спросила Лена, совсем забыв утреннее известие Лизы.
Роланд разразился громким смехом и помчался в кухню, волоча за собой Лену. При этом он чуть не споткнулся о своего трёхлетнего братика Вальтера, который, сидя на полу, воздвигал из деревянных кубиков превосходный город. От круглого обеденного стола им навстречу направилась девочка, приблизительно тринадцати лет, в руке у неё была губка для мытья посуды, а на плече – полотенце. Громкий смех и шум, очевидно, заставили её отойти от таза.
Она была высокого роста, стройная и сильная. Каштанового цвета волосы были заплетены в две косы и уложены вокруг головы. Лицо обыкновенное, как и у всех людей, но привлекала его свежесть и жизнерадостность, а большие карие глаза сияли, будто были полны солнца. Она шагнула навстречу Лене с протянутыми руками, сердечно её поцеловала и сказала:
– Ты, наверное, Лена, о которой Роланд мне так много рассказывал? Ты, вероятно, пришла на помощь тёте, ведь у неё так много дел?
Лена густо покраснела от смущения. Ей не припоминалось, чтобы она хоть раз помогала госпоже докторше. Но Роланд тут же сказал:
– Лена никогда не помогает матери, Хильдегард, она пришла только для того, чтобы увидеть тебя.
– Меня? – спросила Хильдегард удивлённо. – Это очень мило с твоей стороны. Может быть, ты немножко поможешь мне мыть посуду? – добавила она дружелюбно. – Что тебе больше нравится: мыть или вытирать?
Лена ненавидела и то, и другое. Но она ни за что не хотела в этом признаться. Она молча взяла полотенце и начала вытирать вымытую посуду.
– Ты такая тихая, Лена, – промолвил Роланд, который в это время сидел на краю стола и удивлённо следил за девочками.
Лена будто проснулась:
– Почему ты пела: «мой отец богат», – неожиданно спросила она у своей новой знакомой, – ведь твой отец больше не живёт?
Хильдегард дружелюбно посмотрела на неё:
– Я имею в виду нашего Отца на небе, – сказала она. – Бог, безусловно, богатый.
В кухню пришла мать. Это была женщина среднего роста с лицом, на котором, казалось, ясно написано: «У меня всегда спешка». Она несла большую глиняную миску, а вслед за ней шла Лиза с огромной корзиной, наполненной гороховыми стручками.
– О, тётя, можно мы почистим горох? – спросила Хильдегард, поставив последнюю тарелку. – Это очень интересно, и Лена как раз здесь. Можно мы со всем этим пойдём в сад? Роланд отнесёт туда корзину.
– Ах, дети, не суетитесь, – убедительно сказала мать. – Пожалуйста, можете мне помогать, но оставайтесь в комнате. В саду работа не получится.
«Тогда я вообще не буду помогать», – хотела сказать Лена. Но в этот момент она увидела, как Хильдегард, бросив тоскливый взгляд на солнечный сад, радостно принесла стулья и усердно принялась чистить горох. Тогда и Лена взялась за работу и скоро убедилась, что от радостной беседы Хильдегард и ликования Вальтера при виде зелёных, подпрыгивающих шариков, время прошло очень весело. Даже лицо озабоченной госпожи докторши на мгновение прояснилось.
Роланд сбежал и шалил с братьями в саду. Он и его старший брат Роберт, ученик последнего класса, были лучшими гимнастами во всей школе, и на летних каникулах можно было всегда видеть кого-либо из них качающимся на гимнастическом турнике. Вот и сейчас Роберт висел на турнике и искусно выполнял «большую волну», как объяснял это восьмилетний Ханс, любуясь, Гарри, который был на год моложе его. Сам Ханс был нежного телосложения, слабый мальчик, поэтому ему казалось невероятным, как могли другие выполнять такие вещи.
– Смотрите, Хильдегард идёт с корзиной бутербродов, – промолвил Виктор, который лежал на солнце, чтобы скорее исчезли его веснушки. Этому его научил Роланд.
– Что это за ярмарка горшков и мисок? – спросил Роланд, глядя на обеих девочек.
– Вы должны радоваться, – сказала Хильдегард. – Мы сейчас начнём все вместе собирать смородину, это будет очень весело! Сегодня тётя хочет варить варенье.
– Если за это мы ничего не получим, то я помогать не буду, – промолвил Виктор, поворачиваясь на другой бок.
– О, конечно, ты тоже будешь помогать, Виктор, – объясняла Хильдегард. – Идите сюда, каждый получит бутерброд и корзиночку.
 – Тогда Карл, этот книжный червь, тоже должен придти! – дулся Виктор.
– Он, вероятно, уже слишком большой для этого, – промолвила Хильдегард, – разве он захочет собирать ягоды, как ты думаешь?
– О, да, захочет, – прозвучал голос из жасминовой беседки, и Карл, высокого роста «книжный червь», явился с книгами в руках.
Скоро все были заняты усердным трудом. Даже Роберт, который, между прочим, считал уже себя за взрослого, участвовал в труде с видимым удовольствием. Этот общий сбор смородины был чем-то ранее небывалым.
– Спой до конца нам эту песню про Царское дитя, Хильдегард! – попросил Роланд. – Она так прекрасно звучала сегодня утром.
– Песня очень красивая, – ответила Хильдегард, – и если вы желаете, я охотно спою ещё раз. Но вы должны её тоже выучить и петь вместе со мной.
– Ну, начинай же, – торопил Роберт.
Хильдегард своим мягким голосом спела два последних куплета песни, прерванной утром: Мой Отец возлюбил весь мир этот,
Для спасенья всех Сына отдал.
Умер Сын и воскрес, Он на небе,
Приготовил там вечный мне дом.
Бесконечно я счастлива, рада,
Что дитя я Царя, что я Царская дочь!
Дом разрушится этот земной мой,
Не страшусь я часа того,
Лучший дом ожидает на небе,
Царь Отец мой – во веки веков!
Бесконечно я счастлива, рада,
Что дитя я Царя, что я Царская дочь! Когда Хильдегард замолчала, тогда Гарри, собиравший смородину поблизости, спросил:
– О каком царе ты, собственно, думаешь?
– О Царе Иисусе, – ответила Хильдегард дружелюбно.
– Но почему же ты тогда царское дитя? – расследовал мальчик дальше.
– Потому, что я принадлежу Иисусу, – сказала Хильдегард, и лицо её засияло.
– Это всё ты придумала, – сказал Роберт из-за куста. – Ты ведь принадлежишь Ему так же, как и мы. Все мы христиане и принадлежим Христу точно так же, как и ты.
Горячий румянец выступил на щеках Хильдегард, и она робко сказала:
– Я не думала, что Иисус только мой Царь, Роберт. – Хильдегард сказала это очень нерешительно, ибо она ещё никогда не слышала, чтобы дети говорили в таком тоне.
Роберт заметил это сомнение, которое звучало в её словах. Гнев и досада почему-то поднялись в его сердце. Как могло придти это в голову девочке? Как смела она считать себя выше его, большого и разумного Роберта! Всё удовольствие от сбора ягод у него пропало. В возмущении он отбросил свою корзиночку и, задрав голову, ушёл. Что он был возмущён на себя, и что его совесть говорила ему о высокомерии и вспыльчивости, в этом он не хотел ни за что признаться.
С тех пор, встречаясь с Хильдегард, он чувствовал в себе поднимающийся гнев. Когда девочка что-нибудь говорила, он противоречил. Когда Хильдегард хвалили, он порицал. Если другие братья старались доставить ей радость, Роберт насмехался. Притом, он всегда чувствовал «колючку» в своей совести, и это его ещё больше раздражало. Хильдегард оставалась к нему всегда спокойной и дружелюбной и старалась приготовить что-то приятное, где только могла. Но это было для Роберта совершенно невыносимо.
В то время Хильдегард покорила сердца всех жителей дома. Начиная с доктора и кончая хмурым мальчиком-чистильщиком – все скоро стали любить это дитя с сияющими глазами и тёплой улыбкой, которое не знало большего счастья, как радовать и осчастливливать других.
Теперь, действительно, бывали моменты, когда видели некогда изнурённую трудом мать, останавливающейся и улыбающейся. Раньше она не имела времени для этого. А Роланд говорил, что мама уже два раза смеялась от сердца. Даже Вальтер не причинял больше так много неприятностей, как раньше. Это, наверное, зависело от бесчисленных корабликов и саночек, которые Хильдегард ему мастерила. И группа-четвёрка: Роланд, Виктор, Ханс и Гарри не делали и половины неслыханных диких проказ, как раньше. «Хильдегард не хочет этого», – был всегда увещевательный взаимный возглас, который почти всегда имел воздействие. Летние каникулы прошли более спокойно, чем ожидала бедная, измученная мать. Но все-таки она вздохнула с облегчением, когда одним августовским утром вся ватага светловолосых мальчиков, размахивая школьными шапками, вышла через ворота сада, и опять началась школьная жизнь.
– Будьте только молодцы и прилежны! – воскликнула мать им вслед. И она взялась спокойно за большую корзину, которая была наполнена вещами, нуждающимися в латании и штопке.
Лена ходила тоже в школу, как и Хильдегард. К большой печали Лены, Хильдегард попала в шестой класс, а она была ещё в четвёртом.
– Ты ведь на два года младше меня, – утешала Хильдегард, – я же и должна быть в старшем классе, а на переменах можем ведь всегда быть вместе.
И Лена следовала за ней повсюду, словно тень. Она любила Хильдегард всей своей детской горячей любовью. Стать подобной Хильдегард была её величайшая мечта. «Как поступила бы здесь Хильдегард?» – решала она в каждом сомнительном случае. «Я хотела бы тоже стать царским дитём!» – было её заветной мечтой.
– Было бы гораздо лучше, если бы ты сказала, что хочешь стать подобной Самому Царю, – говорила серьёзно Хильдегард. – Царские дети часто поступают в некоторых делах неправильно, но Сам Царь не ошибается никогда!
– Тебя я знаю, – ответила Лена, – а Царя не знаю.
– О, не говори так, Лена! – воскликнула Хильдегард испуганно. – Ты не знаешь Иисуса? Разве твоя мама никогда не рассказывала тебе о Нём?
– У меня никогда не было мамы, – жалобно ответила Лена.
Хильдегард прослезилась.
– Бедная, бедная Лена! – сказала она с глубоким сочувствием и целовала всё снова и снова свою маленькую собеседницу. – О, моя дорогая, дорогая мама! Я расскажу тебе о ней; может быть, тогда ты почувствуешь, будто она была и твоей мамой. Но, – добавила она через некоторое время, охваченная радостной мыслью, – у тебя же ведь есть ещё отец! Непременно твой отец рассказывает тебе об Иисусе!
Лена покачала головой:
– Я не верю, что мой отец знает Иисуса, – сказала она.
– Непременно он знает, – сказала Хильдегард убеждённо. – Отцы и матери всегда знают Иисуса. Может быть, ты никогда не спрашивала у отца?
– Знаешь, – объясняла Лена, – я не осмеливаюсь у него никогда ничего спрашивать. Он такой тихий и никогда не разговаривает со мной, всегда выглядит так, будто он очень несчастный.
Хильдегард задумалась. Через некоторое время она радостно сказала:
– Тогда ты должна читать Библию, через неё хорошо узнают Иисуса.
– У меня нет Библии, только эта большая школьная Библия, которая всегда находится в школе.
– Тогда будем вместе со мной читать мою Библию, –предложила Хильдегард. – Моя милая мама подарила её мне.
– Да, но у тебя ведь целый день нет времени. Сперва школа, а потом ты так много работаешь дома. Роланд говорил, что ты всегда что-нибудь делаешь.
– О, для чтения Библии у меня всегда найдётся время! Я ведь встаю в шесть часов и только в семь должна быть внизу. Итак, у меня каждое утро есть прекрасные полчаса.
 – Могу ли я приходить и вместе с тобой читать? А в половине восьмого, к завтраку с отцом, я буду снова дома! – заликовала Лена.
Обе девочки были весьма счастливы от этого намерения – вместе читать Слово Божье. Каждое утро, точно в половине седьмого, были они вместе, и после молитвы усердно читали Библию.
– Только плохо то, что нет никого, кто нам объяснял бы трудные места, – часто говорила Хильдегард. – У мамы и отца я могла спрашивать. О, Лена, это было так чудесно, когда мы по утрам все вместе читали.
Однажды Хильдегард предложила:
– Давай попросим Адель, чтобы она читала вместе с нами. Адель ведь взрослая, она непременно сможет нам всё объяснить.
– Ты думаешь? – спросила Лена сомнительно.
Адель была молодая, больная жительница этого дома, парализованная, с тяжёлой болезнью позвоночника. Некоторое время назад нашла она приём в доме доктора, своего дяди, и теперь изо дня в день лежала в постели или на диване. Редко разрешала Адель переносить себя из своей комнаты, так как уже через полчаса живая толпа мальчиков ей надоедала. Поэтому она лежала больше всего в своей комнате, которая находилась рядом с комнатой Хильдегард. Жена доктора ухаживала за ней столько, сколько у неё было времени, а как только приходила из школы Хильдегард, это становилось её обязанностью.
– Тебе не кажется, что Адель всегда в плохом настроении? – спрашивал часто Роланд. – Я никогда не видел её довольной.
– Не говори так, Роланд, – отвечала Хильдегард, – подумай, как печально то, что нужно всегда так неподвижно лежать и согласиться с тем, что все за тобой ухаживают.
– В этом есть что-то чудесное! – мечтательно сказал Виктор.
– Да, тебе, конечно, ты – ленивец, – по-братски подтолкнув его, засмеялся Роланд.
– У неё ведь почти всегда боли, – прибавила Хильдегард, сочувствуя. – Мне кажется, что ей, действительно, очень трудно быть радостной. Она пошла к Адели и спросила позволения по утрам вместе с Леной читать у неё в комнате Библию. Девочка знала, что бедная больная всегда уже с четырёх или пяти часов бодрствовала. Адель была очень удивлена.
– Я согласна, – сказала она, – если вы только не будете двигать стульями и разговаривать слишком громко.
Но потом она не раз думала: лучше бы я этого всё-таки не обещала. Чтение Библии сделало её страшно беспокойной, и ещё больше – вопросы детей, полные ожидания, на которые она никогда не могла ответить. Её пугали простые детские слова, когда девочки молились на коленях возле кровати Адели своему Царю Иисусу. Хильдегард, казалось ей, высказывала Ему самые странные желания: маленькие ничтожные дела, вопросы, касающиеся школьной жизни и прочее подобное. Совсем странной казалась Адели всегда повторяемая молитва: «Господь Иисус, прошу, помоги, чтобы я была весь день терпелива и дружелюбна к Роберту. Также, чтобы у тёти не было так много дел, и чтобы у Адели не было таких больших болей». Адель не понимала всего этого. Уж не думала ли Хильдегард, что Иисус, действительно, в комнате и слышит, что она говорит? Это звучало всегда так, как будто она была уверена в исполнении своей молитвы. Иногда казалось, что она уже услышала Его согласие, так как часто добавляла к своим молитвам счастливое: «Я благодарю Тебя, что Ты сделаешь это!»
Однажды Адель позвала к себе Карла, который время от времени работал в её комнате и который казался ей самым терпеливым.
– Прошу, Карл, купи мне Библию, когда пойдёшь в город. Вот мой кошелёк. Неважно, сколько она стоит. Я иногда чувствую одиночество и испытываю скуку, – добавила она, будто извиняясь.
Карл серьёзно посмотрел на неё.
– Я тоже читаю Библию, но не из-за скуки, – сказал он.
В тот же день Карл купил Библию. Он взял Хильдегард с собой, и они купили оригинальную, с хорошим шрифтом, Библию. На обратном пути Хильдегард слышала, как Карл про себя тихо напевал песню о Царском дите. Она покраснела от радости и взглянула удивлённо на Карла. Карл дружески смотрел на неё.
– Я тоже принадлежу Царю Иисусу, – сказал он серьёзно и сердечно.
У Хильдегард слёзы подступили к глазам. Было хорошо, что они пришли домой, и что гостиная была пуста, когда они вошли. Карл позвал Хильдегард в уголок, присел рядом и положил руку на её плечо. Неудержимые всхлипывания овладели девочкой, как долго сдерживаемая река, текли слёзы по её лицу. Карл сразу понял её.
– Ты так сильно радуешься? – спросил он её. – У тебя была такая великая тоска по родителям?
Под влиянием его сердечных слов Хильдегард скоро успокоилась и внимательно слушала.
– Я люблю Господа уже давно, – сказал Карл, – но я никогда не объяснил тебе, что значит быть дитём Божиим, какие славные преимущества в этом заключаются и, – задумчиво прибавил он, – какие серьёзные, славные обязанности. То, что я имел, я всегда хранил только для себя, мне даже не приходила мысль, что моя задача была – разделить это счастье и с другими. Этому я научился от тебя, у тебя я увидел, что живую веру нужно показать, Бог это требует.
Он замолчал на миг, потом спросил:
– Знаешь ли ты эту красивую песню о сиянии Христова света?
– Расскажи мне её, – попросила Хильдегард.
– Я нашёл её в песеннике вчера вечером и долго думал о ней. Там такие слова:
Будем мы сиять огоньком свечи
В этом тёмном мире, словно светочи.
Для людей заблудших свет Христа несём,
Исполняя волю Господа во всём.
– Это сияние не всегда легко даётся, – тихо сказала Хильдегард.
Карл погладил её пылающую щеку:
– Не должен ли наш Царь и об этом заботиться? Он так много сделал для нас, и мы смеем Ему доверять; Он Сам сделает, что мы сможем сиять!
Оба немного помолчали, тогда Хильдегард попросила:
– Не хочешь ли ты со мной помолиться, Карл?
Карл колебался. Ещё никогда он не молился в присутствии других. Но большие карие, детские глаза смотрели на него так умоляюще. На мгновение он закрыл лицо руками, тогда решился. С тихой, настоятельной просьбой к Господу: «Научи меня молиться!» опустился он на колени рядом с Хильдегард, и из горячего сердца вылились слова:
– Господь, мы оба благодарим Тебя, что Ты нас спас и сделал Своими детьми. Мы хотели бы полностью принадлежать Тебе и хотели бы охотно служить Тебе, но мы умеем это так плохо. Помоги нам, Господь Иисус, соверши Ты внутри нас то, что мы сами не можем. И сияй Ты через нас Своим ярким светом. Аминь.
– Аминь, – повторила Хильдегард.
Встав с колен, она пригладила обеими руками свои волосы и сказала:
– Теперь мне хорошо, Карл. Мне кажется, будто отец и мать были сейчас здесь.
Карл радостно ей улыбнулся:
– Иисус был здесь, Он и сейчас здесь, в этом и заключается всё благословение.
Про себя он подумал: «Как это неестественно, что дети Царя могут так долго ходить рядом друг с другом и не знать, что у них Тот же самый Господь». И, находясь под влиянием этой мысли, он сразу пошёл к двери кабинета отца, постучал и вошёл. (продолжение следует) <<< К предыдущему [ К оглавлению ] К следующему>>> |
