Отец Генриха и Альберта был очень серьёзный человек. Было большой редкостью, когда он улыбался, и ещё никогда никто в семье не слышал, чтобы он шутил. При этом он никогда не был суровым, но очень любил свою жену и детей и всячески заботился о них.
     Однажды Генрих начал спорить с матерью и говорил ей колкости. Отец находился тоже в комнате и всё слышал. Вдруг он окликнул сына: «Генрих!», – и посмотрел на него взглядом, заставившем его закрыть рот.
     После ужина, когда мать занималась на кухне, отец сказал:
     – Мальчики, сегодня я расскажу вам кое-что из своей жизни, когда я ещё был в вашем возрасте. Желаю, чтобы вы сохранили это в своей памяти и поняли, как важно ребёнку быть послушным.
     Все трое пошли в комнату и уселись на диван.
     Отец, поставив локоть на колено и опёршись подбородком на руку, некоторое время смотрел в пол. Потом он выпрямился и начал говорить:
     – В одно сентябрьское утро, когда я нежился в кровати дольше обычного, в мою комнату вошла мать и просила, чтобы я раньше, чем пойду в школу, принёс из сарая дров, так как она чувствует сегодня себя нездоровой. Но я не желал ничего другого, как только подольше побыть под одеялом. Накануне до поздней ночи я читал интересную книгу и намеревался сегодня сделать прогул и не идти в школу. Поэтому я сказал, раздражённо:
     – Пусть Маргит принесёт.
     – Стыдись, Ханс, – укоряла мать, – ты ведь намного старше и сильнее её.
     Я неохотно поднялся, хмурый и сердитый, что мне сделали замечание. Принёс две охапки дров, бросил их перед плитой и сказал дерзко:
     – На тебе, бери!
     Во время завтрака я не говорил ни слова и, как только кончил кушать, вышел вон, чтобы осмотреть свой велосипед. Там было что-то не в порядке, и я прокопошился продолжительное время. Наконец, пришла мать.
     – Уже пора идти в школу, – сказала она. – Оставь починку велосипеда на другой раз.
     – Я не пойду сегодня в школу, – ответил я.
     – Ханс, что это значит? – удивилась мать. – Ты ведь не смеешь пропускать занятия.
     – Я сказал тебе, что не пойду, – ответил я угрюмо, намеренно давая в себе место упрямому злому духу.
     Теперь и мать приняла суровый тон:
     – Ханс, ты должен выбрать одно из двух: или немедленно пойдёшь в школу, или я оставлю тебя в твоей комнате под замком, и ты будешь находиться там, пока не пообещаешь впредь слушаться моих повелений.
     – Попробуй только сделать так! – сказал я дерзко. – Ты же не сможешь отвести меня наверх по лестнице!
     – Ханс, сделай теперь же твоё решение! – мать подошла ко мне и положила свою руку на мою.
     – Если ты тронешь меня, я ударю тебя ногой, – сказал я грубо.
     Услышав эти слова, мать задрожала и стала смертельно бледной.
     – Пойдёшь ли ты в школу?
     – Нет, нет! – закричал я.
     – Тогда иди за мной, – сказала она, схватив меня за руку.
     Я поднял свою ногу…
     – О, мой сын! Послушай меня! – умоляла мать.
     Я забыл всё в своём страшном гневе и ударил ногой слабую женщину, свою родную мать! Моя голова начинает и сейчас болеть, когда я вспоминаю эту страшную сцену.
     Мать отшатнулась, отошла на несколько шагов и оперлась о стену. Она не смотрела на меня, но воззвала:
     – О, Отец Небесный! Прости ему, ибо он не знает, что делает!
     Мимо нас случайно проходил садовник и, увидев, какой бледной и подавленной выглядела мать, спросил:
     – Что случилось?
     – Сведи этого мальчика в его комнату и запри его там на замок, – сказала мать, бросив на меня взгляд, в котором было беспредельное отчаяние вместе с нежнейшей любовью. В нём отражалась тяжкая боль страдающего сердца.
     Через несколько минут я был заключённым в своей комнате. Вначале я думал выскочить из открытого окна, но это было на втором этаже, и я боялся изувечиться. Думая о происшедшем, я ничуть не сожалел. Хотя отчаянный взор матери стоял перед моими глазами, и чувство стыда закрадывалось в сердце, но упрямство побеждало его.
     Находясь в своей комнате целый день, я, наконец, улёгся в кровать, чтобы заснуть. В сумерках я услышал шаги, которые приближались к моей комнате. Это была моя сестра.
     – Что передать матери от тебя? – спросила Маргит.
     – Ничего, – ответил я.
     – О, Ханс, ради меня и ради всех нас скажи, что ты сожалеешь о своём поступке. Она хочет простить тебя.
     Я упрямо молчал…, слышал шаги сестры, спускающейся вниз по лестнице, и уже хотел заснуть, но другие шаги, слабые и медленные, встревожили меня.
     – Ханс, мой сын! Должна ли я войти? – спросила мать из-за двери.
     Некая сатанинская сила удерживала меня и заставила сказать слова, которые совсем не соответствовали моим чувствам. Дружеский голос матери проник в моё сердце, растапливая там лёд, и я хотел бы броситься к ней на шею, но я не сделал этого. На самом деле я говорил ложь, что не скорблю и не жалею. Послышались удаляющиеся шаги и тяжёлые стоны матери. Было стремление позвать её, но и этого я не сделал.
     Сквозь беспокойный сон, в который я погрузился, вдруг услышал, что меня зовут по имени. Открыв глаза, увидел Маргит, стоявшую рядом с моей кроватью.
     – Вставай скорее, Ханс, не медли ни минуты! – сказала она дрожащим от волнения голосом. – Пойдём скорее вниз. Мама тяжело больна. Садовник боится что…, – её глаза расширились от страха.
     Мне казалось, что это сон, но я встал и зашагал вниз за сестрой.
     Мать лежала неподвижно в постели. Рядом с ней стоял озабоченный садовник.
     Мать прилегла отдохнуть, а когда вновь встала, чтобы идти в мою комнату, ей вдруг сделалось плохо, и она упала возле лестницы. Найдя её там, Маргит позвала садовника, который был у нас всегда под рукою, когда отец находился в служебных поездках.
     Её отнесли на кровать, где она лежала с закрытыми глазами, держа руку у сердца. Позвонили и врачу, однако, его прибытие в условиях деревни задерживалось.
     – Что с ней? – спросил я боязливо.
     – Как видно, что-то с сердцем, – ответил садовник. – Оно уже давно у неё болит, но это сегодняшнее..., – садовник многозначительно взглянул на меня, – было для неё чрезмерно.
     Теперь мною овладела ужасная душевная мука. Всё моё упрямство было окончательно сломлено. Я наклонился над матерью и целовал её покрытый потом лоб. Потом начал гладить её руку, пока она не зашевелилась. Мать немного очнулась, но не могла говорить. Слышались только некоторые непонятные слова.
     – Мама! Мама! – взывал я. – Скажи только, что ты простила меня!
Она не могла это высказать словами, но её рука сжимала мою руку. Она посмотрела на меня, потом подняла глаза к небу и зашевелила губами, как в молитве. Ещё никогда не была моя мать так дорога мне, как в это мгновение. Я знал только одно, что она беспредельно любила меня....
     Вдруг я почувствовал, что её рука ослабела, и её поднятые вверх глаза потухли.
     – Боже! – воскликнул я. – Она умерла!
     Я сел на край кровати, всхлипывая, опустил голову на её безжизненную грудь и остался в таком положении до прихода врача. Врач не сказал ничего, кроме того, что мы уже знали...

     Начиная с этого дня, вся моя радость детства и молодости навсегда покинула меня.
     Отец замолчал, он вновь опёрся на колено и смотрел в пол. Мальчики были под сильным впечатлением от слышанного и сидели, не шевельнувшись.
     Генрих поднялся первым и поспешил на кухню, где мать уже всё привела в порядок. Она сидела у стола и штопала носки. Генрих подошёл к ней и, обняв её, зашептал:
     – Наша хорошая, милая мамочка. Я был сегодня по отношению к тебе плохой, прости меня! Я никогда больше не хочу дать место в себе злому духу.
     Мать улыбнулась и молча кивнула головой.
     – Мама, ты знаешь эту историю из детства отца? – спросил мальчик.
     – Да, знаю, – ответила мать. – Он рассказал мне это во время нашей помолвки.
     – И ты не колебалась вступить с ним в брак? Ты не боялась его?
     – О, нет, ведь он покаялся и стал совершенно другим человеком. Никогда за всё время нашего супружества он не сказал мне ни одного плохого слова.
     Генрих ещё крепче обнял шею матери и прижался щекой к её щеке. Он чувствовал к матери небывалое уважение, так как она могла любить мужа и на всю жизнь связала себя с тем, на лице которого была постоянно тень скорби, оставшаяся навсегда в сердце со времён далёкого детства.

<<< К предыдущему       [ К оглавлению ]       К следующему >>>